Ничто в этот летний предполуденный час не предвещало беды. Солнце, как и полагается
светилу, щедро делилось теплом. Ещё немного времени, и можно бежать на речку. А пока
местная детвора толпилась у дома Москалей. Недавно к ним на лето приехали внучки:
четырнадцатилетняя Таня и трехлетняя Иришка. Симпатичная открытая Таня притягивала
пацанов, как магнитом, а Иришка была, так сказать, в нагрузку — пока бабушка была на
работе малышка находилась под присмотром сестры. Показавшихся у калитки девчонок
сразу ввели в курс дела: «Пойдём в гору, там на дне балки колодец, очень вкусная вода.
Вы с нами?» Ну кто же устоит от такого предложения? На холм взбирались шумно,
поднимая облака пыли и пугая стрекочущих в траве кузнечиков.
Возле оврага сбавили прыть, пришлось уступить дорогу хуторскому стаду. Коров не
боялись, а вот быка Мишку остерегались даже опытные пастухи. Спуск к заветному
колодцу был не из лёгких. Не для мальчишек, конечно, а для трёхлетней Иришки.
Пришлось подросткам малышку по очереди нести на закорках.
Изрядно уставшая детвора добралась до заветной цели. Как же вкусна была студёная
водица! Напившись до ломоты в зубах и умыв лица, ребята присели отдохнуть. Таня,
старшая сестра Иришки, с интересом смотрела на подобие колодца, выложенного руками
пастухов. Эта запруда разрушалась во время вешнего половодья и обильных дождей, но с
завидным постоянством восстанавливалась жителями хутора. Родник, переполняя
каменную преграду, растекался по дну оврага, образуя оазис с ярко-зелёной травой, и был
пристанищем лягушек, стрекоз и похожих на цветы льна голубокрылых мотыльков.
Мальчишки, довольные, что вызвали у девчонок столько восторга, предложили новую
идею: Впечатлять так впечатлять!
«А давайте обратно пойдём через карьер!»
Сказано — сделано. Сделав небольшой крюк, ватага приблизилась к участку, где местный
кирпичный завод добывал глину, сырьё для своего производства. В том далёком 1968 году
ох как нужны были стройматериалы. «Глыныще» — называли хуторяне карьер.
Солнце подошло к зениту, и работники карьера ушли на обеденный перерыв, оставив
экскаватор и инструменты тоже отдохнуть.
Редкий мальчишка не воспользовался бы случаем рассмотреть вблизи глинодобывающую
технику. Именно любознательные мальчишки и увидели в толще глиняного отвала
зияющий бок снаряда, пролежавшего в земле более 20 лет, с времён боёв, когда хутор был
линией Миус-фронта.
Как могло такое случиться, что ковш экскаватора, оголив взрывоопасную находку, не
задел боевых частей? Тракторист, уехавший на часок домой, не подозревал, как он был
близок к смерти.
«Не судьба, или Бог сохраныв», — говорили после хуторяне в адрес рабочих карьера.
Мальчишки, конечно, помнили рассказы взрослых о снарядах, несущих смерть, но
любопытство взяло верх. Освободив из глиняного плена находку, ребята потащили её с
собой.
Чтобы ускорить шаг, было несколько причин: во-первых, на перерыв придёт мама, она не
только накормит, но и проверит, как её чадо справилось со своими обязанностями, а во-
вторых, хотели поскорее «бомбануть» свою находку — разжечь костёр и бросить снаряд в
огонь.
Мальчишеская соображалка не смогла до конца оценить всю степень опасности этой
затеи. Всё казалось просто: будет много шума, а значит, весело и много разговоров:
«Герои…»
Бомбу спрятали в зарослях терновника у пологого участка балки. И разбежались по
домам, сговорившись собраться через часик, ну или кого как мамка отпустит, но
обязательно всем составом. Ушли домой и девчонки. Таня надеялась, что с работы уже
вернулась бабушка, и её обязанности няньки на этом закончатся, но дом был закрыт, двор
пуст, а малышку надо было накормить и уложить спать. Искренне веря, что пацаны
выполнят условия договора: «Соберёмся все — тогда рванём!», — Таня принялась
обихаживать сестру. Утомлённая долгим путешествием, Иришка капризничала, плохо ела,
а самое главное — не хотела засыпать. И лишь час спустя, убедившись, что сестрёнка спит,
Таня стала пробираться к выходу, сетуя, что капризы «малой» станут задержкой общего
сбора.
И тут, как гром среди ясного неба, раздался взрыв!
Задрожали оконные стёкла, залаяли собаки. Люди выбегали на улицу и передавали друг
другу страшную новость: «Диты пидорвалысь!»
Таня замерла у калитки, с ужасом смотрела на уличную суету. С грохотом спешно
уезжали одна за другой запряженые лошадьми брички. Площадку возле бригадной
конторы заполнили плачущие в голос женщины. И первая мысль Танюшки: «Ах, не
дождались, пацаны, пацаны!» — уже не казалась правильной. Девочка поняла — случилась
беда.
О том, что случилась беда, бабушка Мотя, бессменный повар на полевом стане,
почувствовала сердцем. Всегда аккуратная и привыкшая доводить своё дело до конца, на
этот раз нарушила все свои правила. Грохот рвущихся снарядов она бы не спутала ни с
какими другими звуками. Два года жила в оккупированной деревне. Главное —
механизаторы поели и уже успели разойтись по своим рабочим местам, а посуда подождёт
до утра.
Матрена побежала домой. Тревога за детей гнала уже довольно пожилую женщину все
быстрее и быстрее. Тапки предательски падали с ног, и, бросив их в густой стерне, она не
чувствовала боли от сухой травы и остатков скошенных колосьев. Жару поддал
скакавший на лошади объездчик Семён: «Максымовна, там дитэй побыло, вашых тоже з
нымы бачылы. На балки, биля тэрна».
Замирая от страха, Матрёна бежала… домой. Не на балку. Почему? Казалось бы, после
таких вестей логично было бы оказаться там, где произошёл взрыв. Но ноги сами
принесли ко двору. Увидев оцепеневшую у калитки Таню, Матрёна, чувствуя, как тает в
груди ледяной ком, на подкашивающихся ногах еле прошла эти несколько шагов и молча
прижала внучку к груди.
«Сэрцэ прывыло», — говорила бабушка Матрена, неоднократно пересказывая эту
трагедию, — «Оцэ Ирынка своими капрызамы вдэржала Таню вдома. Ны прыйшло горэ у
наш двир!»
Мальчишеская глупость привела к трагедии: смерть унесла жизни двух подростков,
третий — Лёнька Бондарь — остался жить инвалидом. А вот девчонок, видимо, сам Господь
Бог уберёг: удержал дома, чтобы они остались живы, рожали сыновей, заботились о
внуках.
Много лет с тех пор прошло, но хуторяне всегда с сочувствием и состраданием смотрели
на пастуха Лёху, у которого пустой рукав пиджака всегда был заправлен в карман за
ненадобностью, как горькое напоминание «эха войны!»
Ирина Кондрашова, с. Николаевка.
