Меня порой удивляет скепсис некоторых моих земляков по поводу туристической
привлекательности нашего края: мол, что здесь интересное. Хочется спросить: «Ребята, а
вы что о нём знаете, кроме того, что море мелкое, да на Самбеке большой музей
построили?». А ведь стоит хоть немного проявить интерес, и будешь приятно удивлён:
какие перспективы в познании перед тобой открываются. Одна история Приазовья чего
стоит!
Можно сказать, что в наших краях чуть ли не каждый камень — её молчаливый свидетель.
И здесь эти слова — не избитое выражение. Вот вам сразу же пример. Как-то по
редакционному заданию были на уборке урожая в юго-западной части Неклиновского
района, где я обратил внимание на небольшой отрезок грунтовой просёлочной дороги
среди пшеничных полей, который, внимание! — был вымощен булыжником!
Оказалось, по словам сопровождавшего нас агронома, это остаток старинного почтового
тракта, в прошлые века соединявшего Екатеринославль и Таганрог.
И я вспомнил, что какое-то время назад подобную булыжную мостовую, чудом
сохранившуюся, уже встречал: в прибрежных бурьянах у Миуса в районе села
Покровского. Помнится, присев, я положил ладонь на шершавый камень, опустил веки, и
перед глазами всплыли картины из прошлых столетий…
Считая окованными колёсами каждый камешек, пылили по приазовской степи среди
пёстрого разнотравья и курганов с каменными идолами под посвист сусликов и клёкот
парящих в знойном небе орлов несколько конных экипажей. Это на Кавказские
минеральные воды ехал из столицы с семьёй прославленный герой войны 1812 года
генерал Раевский. В первой коляске с откинутым верхом, жестикулируя и громко
обсуждая открывающиеся перед ними пейзажи, ехали два молодых человека — сын
генерала Николай и будущий великий поэт России Александр Пушкин. Весной того, 1820,
года его за участие в литературно-политическом кружке за крамольные слова про власть
сослали на Кавказ. По пути же в Екатеринославле, искупавшись в Днепре, молодой
Пушкин простыл. Здесь его и застал кортеж Раевских. И сын генерала упросил отца взять
его друга по Царскому селу Пушкина с собой.
В начале лета конный кортеж по почтовому тракту спускался в долину извилистой реки.
«Это ж где мы?» — спросил генерал возчего. «Миюс, батюшка, Миюс». А когда первые
лошади уже натягивали удила, желая попить речной водицы, возчий поманил одного из
пацанов, собирающего садком из ивовых прутьев ловить раков, и послал его проверить
глубину брода. Тот, закатав рубаху и охая от щекочущих икры струй холодного течения,
пошёл к противоположному берегу…
Коровий брод — сколько люду известных фамилий и безродных, кто в дорогой карете, а
кто в арбе с обозом, кто на Дон или Кубань, или дальше — на Кавказ, а кто в обратном
направлении, переправлялись здесь через Миус. Сегодня уже мало кто вспомнит, где
проходил Таганрогский тракт, звеном которого была переправа, известная как Коровий
брод, и почтовая станция с одноимённым названием.
Хорошо знающие историю Приазовья в данном случае напомнят, что этим бродом
пользовались и до почтового тракта: и крымские татары, перегонявшие награбленный
скот, и чубатые запорожцы, поджидавшие их в засаде в густых камышах, и чумаки,
перевозившие с южных окраин Руси соль и рыбу.
Но я вспомнил сегодня о почтовом тракте и переправе лишь в свете вышесказанного о
Пушкине. Нет — нет, от поэзии я, к сожалению, далёк, но вот историческая составляющая
биографии великого поэта, касающаяся нашего края, меня заинтересовала. А точнее —
давний спор о том, где поэт и вся компания Раевских впервые увидела море, яркие
впечатления от встречи с которым сподвигли Александра Сергеевича на написание
известных строк. А также спор о том, где находится лукоморье и дуб с учёным котом.
Приятно ведь сознавать, что происходили те события в наших краях.
Итак, о встрече с морем. Напомню эти строки из «Евгения Онегина»:
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
В корне не согласен с теми (а таковых немало), кто считает, что первая встреча кортежа
Раевских с морем случилась не в наших краях, а где-то у Мариуполя. Да, если смотреть
карты тех лет, почтовый тракт проходил через этот приморский город. Но в своих
заметках из той поездки Н.Н. Раевский, упоминая о городе, о жителях, о торговле, о
плодородных землях на его окраинах, о встрече с морем не пишет.
Скажете — его, как человека военного, строгих правил, этот сюжет просто не взволновал.
Допускаю. Но почему приверженцы этой версии упускают привязку к местности (прям-
таки «селфи — точку»!), указанную в «Записках» Марии Раевской. Описывая первую
встречу с морем, она писала: «Недалеко от Таганрога я ехала в карете с Софьей, нашей
англичанкой, русской няней и компаньонкой. Увидев море, мы приказали остановиться, и
вся наша ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю, любоваться им. Оно было покрыто
волнами, и, не подозревая, что поэт шёл за нами (думаю, лукавит Маша), я стала для
забавы бегать за волной и вновь убегать от неё, когда она вновь настигала… Пушкин
нашёл эту картину такой красивой, что воспел её в прелестных стихах».
Ключевые слова: «Недалеко от Таганрога…». Но нам ведь хочется знать точнее. Есть
версии, что кортеж мог остановиться на ночлег в имении атамана Донского казачьего
войска Матвея Платова (сегодня — село Весело-Вознесенка), находящегося на берегу моря.
Или в имении грека Алфераки в Лакедемоновке.
Первая версия, считаю, имеет право на жизнь: Матвей Иванович, вполне возможно, был
среди друзей генерала Раевского. Вот только его уже как два года не было в живых, да и
от маршрута кортежу пришлось бы значительно отклониться. А в Лакедемоновке в тот
год произошли серьёзные крестьянские волнения, на подавление которых были даже
брошены войска — вряд ли генерал стал бы подвергать риску свою семью. Но главное —
посмотрите на карту тех лет: тракт от Мариуполя уходил на северо-восток в степь, в
сторону от моря и от вышеупомянутых имений, вычерчивая большой крюк, прежде чем
достичь Таганрога.
Так как переправы через Миусский лиман в те годы не было, ближайшим местом
переправиться на другой берег Миуса на пути в Таганрог можно было только у почтовой
станции Коровий брод в южной части Покровского. И только затем направиться на город,
минуя Самбек, въехав в Таганрог с противоположной от Мариуполя стороны. Полоску
моря на горизонте можно разглядеть уже с Самбекских высот.
Но огромная завораживающая картина с морским пейзажем во всей своей красе открылась
нашим путешественникам, думаю, чуть позже (судя по карте, тракт приближался к морю в
месте, где сегодня расположены села Вареновка и Бессергеновка Неклиновского района и
пригород Таганрога — Михайловка). В лучах ласкового утреннего солнца, заметив пологий
спуск среди глинистой кручи, молодёжь, покинув кареты, с радостными криками,
побежала к морю навстречу набегавшим на песок волнам…
В Таганроге Раевские и Пушкин, остановившись в доме градоначальника, пробыли всего
сутки, при этом успев побывать на набережной, в порту. Но и этого хватило, чтобы город
увековечил пребывание великого поэта, назвав набережную его именем и установив
Пушкину на берегу залива бронзовый монумент, где он, опираясь на утёс, всматривается в
море.
Таганрожцы считают, что именно их южный город вдохновил Александра Сергеевича на
строчки о сказочном лукоморье, о дубе с золотыми цепями и учёным котом. Лукоморье —
это изогнутый берег моря, бухта, что характерно для пейзажа, открывающегося с кручи
над городской набережной.
А дуб, предполагается, рос под окнами дома градоначальника. Уж о котах, гуляющих по
ночам, я вообще промолчу.
Существуют, конечно, и другие версии того, что или кто навеял эти строки и где
зрительно поэт вдохновился на их написание: сказки няни маленького Пушкина Арины
Родионовны, священный для запорожцев дуб на острове Хортица на Днепре.
Я же считаю, что имеет право быть и версия о том, что сказки старой няни всплыли в
памяти поэта, когда они с Раевскими выехали на тракт из Таганрога на Ростов и
останавливались в районе, где сегодня сёла Мержаново или Морской Чулек. В этих
местах с высоких круч над морем открывается великолепный вид дельты Дона. И впрямь
изогнутой — словно лук…
Сергей Авдеенко.
