— Не жди, Мария. Я видел своими глазами, как его и ещё троих солдат разорвало снарядом…
Эти слова, словно обухом, ударили по голове. Она, не чувствуя ног, упала на пожелтевшую траву. Подбежали соседки, подхватили её под руки и потащили в хату. В люльке разрывалась от плача маленькая Ниночка. Галя, которой не было ещё и трёх лет, пыталась её успокоить, но слабые ручонки едва могли достать до края люльки. Мария, словно в забытьи, опустилась на скамью.
— Господи! За что! Что мне теперь делать одной? Как поднять детей?
В кроватке продолжала плакать Нина, Галочка побежала на улицу звать Сашу и Аню. Запыхавшиеся от бега дети вошли и нерешительно застыли у входа. Они не задавали вопросы: в станице часто плакали женщины — это значило, что чей-то муж, брат, отец уже никогда не откроет калитку, не войдёт в хату, не обнимет детей…
Вот уже полгода прошло с тех пор, как она проводила Михаила на фронт. Вскоре пришла весточка, что их отправляют в Одессу. Больше писем не было.
14 октября, как раз на Покров, родилась белокурая Нина. Мария всё ждала писем от мужа, надеясь обрадовать его, что родилась дочурка.
В ноябре пришло извещение. Крошечный листок, на котором было написано: «Ваш муж Татаринов Михаил Феоктистович пропал без вести в бою под Одессой пятого октября 1941 года».
Она гнала от себя грустные мысли. Мало ли что написали! Сколько таких случаев было — пришло извещение о смерти, а солдат жив-живёхонек, пришёл домой на побывку после ранения. А тут — пропал без вести! Да жив он! Конечно, жив! Не может её жизнерадостный Мишка погибнуть!
И вдруг в середине весны у калитки она увидела солдата. Бежала со всех ног, надеясь, что это он. Но нет! Обозналась. Это был Иван, муж Татьяны, жившей на соседней улице. Вот он-то и сказал те страшные слова, после которых её мир рухнул:
— Не жди, Мария. Я видел своими глазами, как его и ещё троих солдат разорвало снарядом…
Она после этого долго не могла прийти в себя, хотела задушить подушкой Нину, так как детей нечем было кормить, но её остановила улыбка младшей дочери, которая так была похожа на улыбку мужа…
Прошла неделя, другая, пролетел месяц. Мария жила и будто не жила. С портрета, висевшего на стене, на неё смотрел улыбающийся Михаил, такой родной. Она завыла.
Еды практически не было, ели зелёные абрикосы, которые тушили в казане, картошка была редкостью.
Как-то в один из вечеров, когда еды не было совсем, Мария набрала камней, похожих на картошку, бросила их в кастрюлю. Когда дети просили есть, она говорила, что картошка ещё не готова и при них пыталась проколоть её ножом, чтобы показать, что она сырая. Дети, не дождавшись еды, уснули. Так был прожит ещё один день…
Этой женщиной была моя прабабушка Татаринова Мария Измайловна, мать шестерых детей, жившая в станице Советской Краснодарского края. О её судьбе я узнала из рассказов моей бабушки Колесниковой Галины Михайловны, той самой Галочки, которой в 1941 году было почти три года. Семья жила трудно, было голодно. Им так и не удалось доказать, что отец погиб, его имя до сих пор числится в списках пропавших без вести. Показания односельчанина Ивана почему-то не приняли во внимание, поэтому пенсию на детей не платили. Мне трудно представить, как они выжили, но все дети Марии выросли порядочными людьми, обзавелись семьями.
К сожалению, уже нет с нами Фёдора, Александра, Кати, Ани, нет даже самой младшенькой голубоглазой жизнерадостной Ниночки, но жива моя бабушка Галя, которой уже восемьдесят два года. Она с трудом передвигается по комнате, её лицо в морщинах, но мне так хочется, чтобы это родное лицо улыбалось нам долго-долго…
А. Колесникова, с. Самбек.
