Сирень совершенно распустилась. Окончательно! В том смысле, что ну нельзя же так. Вот только что ты, тщательно притворяясь взрослой женщиной, шла по тротуару, обдумывая, положим, производственные задачи — и вдруг обнаруживаешь себя натурально в обнимку с кустом, задыхающуюся от счастья. Если б у счастья был официальный парфюм, то это была б она, голубушка — сирень!
Сегодня и вовсе случился конфуз. Стою я с кустом, наслаждаюсь объятиями, и внезапно обнаруживаю, что мы с сиренью не одни. Ибо с другой стороны тротуара подкралась ещё одна сладострастная женщина (к слову, педагог!) и занята ровно тем же самым. Выдал её некстати цокнувший каблучок — наши глаза встретились, и мы обе страшно смутились.
- Сирень! — глубокомысленно сообщила дама-педагог.
— Ага! — ещё более глубокомысленно высказалась я.
Постояли, похихикали, разошлись. Но вот сирень осталась нами как-то недовыражена, недооценена как-то.
Благо, жил на белом свете Есенин — и оставил нам, дурам, стихи. Вот как надо говорить-то:
Ну, здравствуй, милая! В палитре акварели,
В наряде белом и лиловом расцвела.
Моя красавица, склони свои колени,
Твои соцветия целую… Ты ждала…
Склоняешь веточки свои, как шаль на плечи,
В твоем привете слышу аромат весны.
Мы оба ждали этой первой, нежной встречи,
Объятья сладостны, приятны и легки.
Под сводом дымки распустившейся сирени,
Встречаю новой жизни первую зарю.
Моя сирень, моя любовь, я — твой Есенин!
Ты дождалась меня… Я счастлив!.. Я люблю!
Соня Белик.

